Декарбонизация мировой экономики и Россия
Изменение климата…
Глобальное изменение климата уже не является исключительно научной, экологической проблемой, а все больше становится делом внутренней и внешней политики, бизнеса, международных финансовых институтов и транснациональных корпораций. И это не случайно.
С начала индустриальной революции середины XIX века, в основном «благодаря» нарастающему потреблению ископаемого топлива и уничтожению лесов, концентрация углекислого газа в атмосфере Земли выросла с 270 до 419 частиц на миллион (ppm), или на 55%. Если верить результатам палеоклиматических исследований, такого уровня не бывало в течение последних 400 тыс. лет, а возможно, и 2 млн лет. Изменение химического состава атмосферы, увеличение в ней доли парниковых газов (СО2, CH4, N2O, SF6, F-газы) считается главным фактором климатических изменений за последние десятилетия, о чем свидетельствуют доклады Международной группы экспертов по изменению климата (МГЭИК). Согласно последним данным, рост температуры на планете составил 1,10С за прошедшие 150 лет. Меняются и другие климатические показатели – например, перераспределение осадков по территории континентов и отдельных регионов.
Выбросы СО2 в результате потребления ископаемого топлива сильно изменились: если в 1850 году от сжигания угля «вылетало» всего лишь 200 млн т СО2, то в 2018 году эмиссии от потребления традиционных энергоносителей достигли 34,5 млрд т СО2 в год (уголь – 15 млрд тонн СО2, нефть и нефтепродукты – 12 млрд т, газ – 7,5 млрд т). Большая «работа» была проделана и в лесном хозяйстве: в XX столетии уничтожено 50% территории лесов планеты, а нынешние темпы сведения лесов превышают 1,4 млн км2 за десятилетие.
Судя по всему, человечеству «удалось» запустить и некоторые природные процессы, имеющие тяжелые последствия для климата: таяние льдов Арктики, Антарктики и Гренландии (высвобождение огромных объемов воды), закисление вод Мирового океана (снижение поглощения СО2 из атмосферы), эмиссия огромных объемов метана при протаивании вечной мерзлоты и другие.
К сожалению, нет ни одного прогноза на ближайшие сто лет, показывающего, что климат может «стабилизироваться» и среднегодовая температура на планете вернется на привычные для человека и экосистем уровни. МГЭИК прогнозирует дальнейшее потепление, при самом пессимистичном сценарии – крайне стремительное, свыше 50С к 2100 году.
… как драйвер развития
Научное обоснование климатической проблемы имеет давние корни. Современная теория парникового эффекта, разработанная советским ученым М.И.Будыко в начале 1970-х годов, подтолкнула научное сообщество всего мира к масштабным исследованиям в этой области. С середины 1970-х годов были запущены глобальные программы изучения газообмена атмосферы, океана и суши с участием СССР, США и других стран. Результат – в 1990 году на Генассамблее ООН были представлены результаты научных изысканий, а в 1992 году предложена к подписанию Рамочная конвенция ООН об изменении климата.
Россия и еще более 190 стран ратифицировали конвенцию, приняв на себя обязательства незамедлительно начать реализацию мер по снижению воздействия на климатическую систему и по адаптации к происходящим изменениям. В 1997 году был принят Киотский протокол, создавший основу мирового углеродного рынка и бурного развития климатической политики, механизмов регулирования, отчетности о выбросах и поглощении парниковых газов.
Начиная с 2005 года Евросоюз запустил Схему торговли квотами на выбросы СО2 (EUETS). Затем последовало созданиеуглеродных рынков в Швейцарии, Новой Зеландии, Казахстане, восьми провинциях Китая, в Калифорнии и Квебеке… Китай предложил на мировой рынок «киотские» углеродные единицы объемом 700 млн т СО2 и получил в обмен инвестиции на сумму более $10 млрд. Россия также прикоснулась к рынку углерода, реализовав более 150 проектов и получив около $1 млрд доходов. По оценкам Всемирного банка, суммарный оборот на мировом рынке к концу 2012 года достигал $155 млрд в год.
Парижское соглашение, пришедшее на смену Киотскому протоколу в 2015 году, заложило основы международного сотрудничества в борьбе с климатическими напастями на ближайшее и отдаленное будущее. Вместо квотирования выбросов для стран, новый подход предусматривает добровольный выбор целей по снижению эмиссии и увеличению поглощения парниковых газов, причем не только для государств, но и отдельных провинций и городов. Многие стороны соглашения уже представили свои цели до 2030 года, а некоторые объявили и долгосрочные ориентиры на 2050-2060 годы.
Еще одна важная составляющая нового соглашения – механизмы международного сотрудничества по снижению выбросов. В 2021 году ожидается принятие правил и процедур реализации этих механизмов, что откроет новую фазу развития мирового углеродного рынка.
Бизнес и правительства не теряли времени даром. Сегодня в мире действует или планируется к запуску 64 схемы ценообразования на углерод (рынки квот и налоги), покрывающие 22,3% глобальных выбросов парниковых газов. Цена на углерод значительно различается по странам и регионам: в Мексике и Казахстане около $1/т СО2, в Китае $5-6/т, в Евросоюзе €25-27/т, в Швеции $119/т.
Комиссия высокого уровня по ценам на углерод, сопредседателями которой являются нобелевские лауреаты Дж.Стиглиц и Н.Стерн, считает, что для выполнения целей Парижского климатического соглашения необходимо довести среднемировые цены до $40–80/т CO2 в 2020 году и $50-100/т к 2030 году. Модельные расчеты показывают, что и это не предел. Цена углерода будет только расти по мере ужесточения требований климатической политики.
Низкоуглеродные ставки
Парижское соглашение ставит беспрецедентную задачу для мировой экономики – сократить выбросы углерода почти до нуля к 2050 году или сразу после. Возможно ли обеспечить рост экономики и одновременно сократить выбросы так сильно и так быстро?
Ответ на этот вопрос был дан в нескольких крупномасштабных научных проектах по моделированию сценариев глубокой декарбонизации экономики ведущих стран, таких как DDPP, CD-LINKS, COMMIT, а также в исследованиях Международного энергетического агентства, Всемирного банка, ОЭСР, Международного агентства возобновляемой энергетики (IRENA).
Анализ показал, что выбросы можно сократить на 80-90% к 2050 году во всех крупных экономиках мира. При этом издержки в среднем составят около 1% ВВП в год при разумном планировании мер (например, не резкое одномоментное, а плановое поэтапное замещение устаревающих мощностей в энергетике на зеленые технологии, создание транспортной инфраструктуры с учетом безуглеродных средств передвижения и т.п.). Можно сравнить эти затраты с социально-экономическим ущербом при отсутствии климатических мер в размере 5-20% мирового ВВП в год (оценки научной группы Н.Стерна).
Как ни удивительно, результаты исследований и в этот раз оказались востребованы властями многих государств. В итоге 19 стран официально представили стратегии декарбонизации в секретариат климатической конвенции ООН. И не просто стратегии, но и конкретные количественные цели и планы их достижения. Среди них Европейский Союз, США, Канада, Германия, Франция, Великобритания, Япония, Украина.
В конце 2019 года Евросоюз опубликовал грандиозную новую программу «Зеленый курс ЕС» (EU GreenDeal), а чуть позже объявил о новых амбициозных целях – снизить выбросы углерода на 60% от уровня 1990 года к 2030 году, а к 2050 году достичь климатической нейтральности.
Япония вслед за ЕС объявила о цели «ноль нетто-выбросов» к 2050 году. Такое же обязательство взяла на себя и Южная Корея. Китай готов стать полностью безуглеродным к 2060 году.
В целом же, по данным портала NetZeroTracker, обязательства о полной декарбонизации уже приняли или в настоящее время рассматривают более 125 стран мира (пока без России).
Добиться радикального снижения выбросов углерода, как показывают расчеты, можно за счет универсальных мер:
· Повышения энергоэффективности (но не на 10-20%, а в разы);
· снижения удельных выбросов СО2 на единицу произведенной энергии (тоже в разы, используя зеленые источники энергии);
· максимального перехода на безуглеродные энергоносители (в том числе ВИЭ, зеленый водород и пр.).
Но есть и специфичные для стран рекомендации, такие как сокращение эмиссии метана в угольной и нефтегазовой отраслях (в России это около 20% всех выбросов парниковых газов), увеличение поглотительной способности лесов и других экосистем (в России – почти треть от эмиссии СО2).
Протекционизм и регулирование
Взяв на себя крайне жесткие климатические обязательства, Евросоюз и другие страны не хотят допустить ухудшения конкурентных позиций своих предприятий, которые обязаны платить за выбросы углерода. Поэтому широко обсуждается введение углеродного налога на импорт в ЕС ископаемого топлива и карбоноемких продуктов (сталь, алюминий, азотные удобрения и др.). Причем ставка налога, очевидно, будет сопоставима с ценой углеродных квот в ЕС, а сегодня это около $30/т СО2.
У многих стран-экспортеров такой шаг вызывает крайнюю озабоченность, в том числе у России. Углеродный след (embedded carbon) экспорта из России в ЕС составляет более 1 млрд т СО2 в год. Значит, при нынешних ценах отчисления по налогу могут превысить $30 млрд (это около 8% всего экспорта из России в 2020 году) и еще больше при росте цены 1 тонны СО2 до $50, $100 и выше.
Но и это еще не все. Значительная часть протекционистских действий придется на техническое регулирование, стандарты, повышенные экологические требования, прямые запреты и другие меры нерыночного характера. Это относится не только к ЕС. Китай, Япония, Южная Корея также будут защищать свои регулируемые отрасли (здесь на российский экспорт приходится около 350 млн т СО2 в год).
Новый, пока не просчитанный фактор связан с США. При избранном президенте Дж.Байдене следует ждать не только возвращения крупнейшей экономики мира в Парижское соглашение, но и массированного «зеленого» перехода, который обязательно скажется на декарбонизации глобальной экономики. План «Революция чистой энергетики», провозглашенный Дж.Байденом, включает ряд крайне амбициозных целей:
· достижение климатической нейтральности в США к 2050 году;
· переход на 100% чистой энергии;
· содействие остальному миру в достижении целей Парижского соглашения и декарбонизации экономики.
Для этого планируется использовать экономические, торговые, внешнеполитические возможности США. Байден открыто заявляет, что будет противостоять лоббистам из отраслей ископаемого топлива и загрязняющих компаний, особенно тем, кто влияет на малообеспеченные группы населения. План Байдена предусматривает инвестиции из госбюджета в чистую энергетику в размере $1,7 трлн в течение ближайших 10 лет, а вместе с расходами частного бизнеса и отдельных штатов инвестиции составят $5 трлн.
Ситуация в России
На этом фоне низкоуглеродные перспективы России выглядят пока достаточно блеклыми. В период 1990-2002 годов выбросы углерода в стране сократились на 56%, однако затем они росли примерно на 1% в год. В 2018 году суммарный объем эмиссии составил 1,6 млрд т СО2-эквивалента, или 52% от базового уровня 1990 года.
Указом Президента Российской Федерации от 04.11.2020 №666 «О сокращении выбросов парниковых газов»установлена новая национальная цель – к 2030 году«снизить» выбросы на 30% от уровня 1990 года. То есть де-факто увеличить их почти на 40% от текущего уровня. Конечно, такую странную постановку задачи в мире всерьез никто воспринимать не будет. А это плохо, и вот почему.
Реализация проектов по снижению выбросов углерода при общей цели увеличения эмиссий – оксюморон. Инвесторов на такие проекты не найти. «Тут снижаем, но там увеличиваем?!» Это явно противоречит признанному в международном сообществе принципу экологической целостности (environmental integrity).
Сотрудничать в области технологий? А как? Ведь все планы и стратегии (например, Энергостратегия-2035, Генеральная схема размещения объектов электроэнергетики до 2035 года и другие) предполагают огромный прирост добычи и потребления угля, нефти и газа в стране, а значит и увеличениевыбросов парниковых газов. Для зеленых технологий просто нет места, разве что маргинальные ниши, которые никогда не обеспечат эффекта масштаба и снижения издержек.
Без внутреннего регулирования и установления цены на СО2 российским экспортерам не избежать пограничного налога в ЕС и ограничений в других странах. С этим также столкнутся «Аэрофлот» и другие отечественные авиакомпании, которым придется получать квотына международные перелеты, платить и отчитываться за выбросы СО2. Международные морские перевозки тоже являются объектом углеродного регулирования.
Это может выглядеть несколько парадоксально, но введение внутренней цены на углерод гораздо выгоднее, чем платить более высокую цену за выбросы в Евросоюзе и других странах. Просто деньги оставались бы в стране и, возможно, шли бы на поддержку программ модернизации экономики. Но призывы к такому решению, озвученные советником президента РФ по вопросам изменения климата Р.Эдельгериевым и рядом влиятельных представителей бизнес-сообщества, пока не находят отклика у лиц, принимающих решения.
Это, кстати, не уникальная ситуация: почти все страны, зависящие от экспорта ископаемого топлива, также не принимают никаких аргументов о внутреннем ценообразовании на углерод (за исключением Норвегии, Австралии и Канады).
«Зеленые» альтернативы
Если мировой спрос на уголь «скукоживается», как шагреневая кожа, а отказ от двигателей внутреннего сгорания в пользу электромобилей и водородных машин снижает спрос на нефтепродукты, может, хотя бы газ останется в выигрыше? Есть надежда (особенно у «Газпрома»), что газ заместит уголь и его потребление вырастет. Однако последние расчеты по моделям такой вывод не подтверждают: при жестких целях по декарбонизации спрос на газ может упасть в ЕС на 22%, в Японии – на 28%, в Китае – на 12% уже к 2030 году. Да и конкуренция за газовые поставки будет обостряться, придется тягаться с Катаром и другими экспортерами с низкими издержками.
Что же нужно мировому рынку в условиях декарбонизации? По меньшей мере следующие позиции вызывают сегодня большой интерес:
· Технологии возобновляемой энергетики: солнце, ветер, мини-ГЭС, приливные, геотермальные, а также тепловые насосы и накопители энергии. Спрос на тысячи гигаватт таких мощностей есть уже сейчас, и он будет только расти;
· Зеленый водород (причем очень много). Только произведенный не из природного газа и не с использованием ископаемого топлива, а на безуглеродных технологиях, без эмиссии СО2. Большой ошибкой стали бы инвестиции в «незеленый» водород, которые в скором времени станут «невостребованным активом» (stranded assets);
· Биотопливо второго поколения. Любое – твердое, газообразное, жидкое (в том числе биокеросин, ведь никто не знает, как уменьшить выбросы от авиаперелетов). И тоже очень много, спрос на мировом рынке колоссальный;
· Новые материалы, в том числе безуглеродный алюминий, сталь (на водороде), никель и другие цветные металлы, но обязательно «зеленые»;
· Все товары с приставкой «био»: строительные материалы, деревянные дома, биопластики и даже ткани из древесной биомассы.
Видит ли Россия себя в такой непривычной мировой экономике? Не похоже. Проект стратегии развития с низким уровнем выбросов углерода, опубликованный Минэкономразвития в марте 2020 года, прогнозирует рост эмиссий парниковых газов на 28-52% к 2030 году и на 4-80% к 2050 году относительно текущего уровня.
К сожалению, реализации ни одной из указанных выше альтернатив в серьезном масштабе ждать не приходится. ВИЭ по-прежнему составляют менее 1% в энергобалансе. Правительственный план по развитию водородной энергетики, принятый 12 октября 2020 года, в основном не про «зеленый», а про обычный водород. Участие в мега-проектах, таких как «Азиатская энергетическая сеть» (Asian Super Grid) с поставкой «зеленой» энергии из Монголии через Китай в Корею, Японию и далее на юго-восток Азии, похоже, Россию не очень интересует. Есть лишь слабые посылы о продаже электричества от сибирских и дальневосточных угольных и газовых станций в эту сеть, но такая энергия вряд ли нужна инвесторам, среди которых азиатский финансовый гигант SoftBank.
При этом природно-ресурсный и технологический потенциал у России огромный. Страна обладает крупнейшими ресурсами почти по всем видам зеленой энергии. Технический потенциал ВИЭ в стране в 35 раз превышает ежегодное производство первичной энергии (согласно данным Института энергетики им. Г.М.Кржижановского). Есть выдающиеся разработки в сфере дешевого производства жидкого биотоплива (Институт катализа СО РАН). Есть солнечные и ветровые установки с высокими показателями эффективности, выше среднемировых (Группа компаний «Хевел»). Разработаны нанотехнологии для улучшения свойств всех базовых материалов (Роснано). А кроме того, у России удачное географическое положение, партнерские связи с соседями, высококвалифицированные специалисты и талантливые изобретатели. Все эти преимущества пока не дают значительного эффекта для снижения выбросов парниковых газов, поэтому нужны дополнительные меры для перехода к зеленой экономике и интеграции в декарбонизированное будущее.