Влияние COVID-19 на энергетическую отрасль

Нефтяная отрасль

Сильнее всего от коронакризиса пострадала нефтяная отрасль. Основным дестабилизирующим фактором для нефтяного рынка стало резкое сокращение спроса на нефтепродукты, в первую очередь – со стороны транспортного сектора (автомобили и авиаперевозки), который оказался наиболее уязвим из-за карантинных мер по всему миру. Так, в апреле 2020 года, по данным Rystad Energy, спрос сократился на 27%, а его среднегодовое падение прогнозируется в 11% (10,8 млн барр/сут.). Ситуация усугубляется тем, что на фоне профицита предложения нефти существует угроза заполнения мировых нефтяных хранилищ. Так, по данным Международного энергетического агентства (МЭА) и IHS Markit, в апреле они были заполнены на 60%, при максимальном рабочем объеме – 80%.

Для России подобное изменение конъюнктуры нефтяного рынка несет серьезные риски, однако пока в статистике они не отражаются. В целом по итогам I квартала 2020 года российский экспорт нефти пострадал не сильно. По данным ЦДУ ТЭК, экспорт сырой нефти и газового конденсата из России в январе-апреле 2020 года составил 86,3 млн тонн, что на 1,8% ниже аналогичного показателя 2019 года. В апреле в дальнее зарубежье было экспортировано 22,2 млн тонн российского нефтяного сырья, то есть по сравнению с тем же месяцем прошлого года экспорт снизился на 0,3%.

С точки зрения рыночной конкурентоспособности российские производители смотрятся уверенно, поскольку капитальные и операционные затраты в среднем по отрасли не велики и в основном номинированы в рублях, что позволяет им снижаться в условиях девальвации. Кроме того, российская нефтяная отрасль имеет определенный запас прочности в силу особенностей налогового регулирования, при котором риски низких цен на нефть переносятся на бюджет. Да и для государства в целом цены нефти, заложенные в бюджет, значительно ниже, чем у других ресурсных экономик, хотя и заметно превышают реальный уровень цен в настоящее время.

Тем не менее жесткая ценовая война ухудшает положение России на мировом нефтяном рынке. Большие скидки на нефть, предоставляемые Саудовской Аравией, снижают привлекательность российского сырья на целевых рынках и приводят к сильному удешевлению сорта Urals. В апреле его цена уже падала до исторических минимумов 1998 года в $8,48/барр.

Помимо сверхнизких цен, на российскую нефтяную отрасль давит необходимость быстрого и глубокого сокращения добычи. По итогам апрельских встреч ОПЕК+ и министров энергетики G20 Россия взяла на себя самые большие объемы сокращения – в среднем по году добыча нефти в России снизится на 0,95 млн барр/сут., или на 45 млн тонн. Таким образом, добыча нефти и газового конденсата в России в 2020 году должна составить не более 515 млн тонн.

Масштабное сокращение добычи и падение денежных потоков компаний неизбежно приведут к уменьшению бюджетов и пересмотру инвестиционных программ (в частности, инвестиций в геологоразведку), к сокращению заказов для смежных отраслей. Явно потребуется оптимизация работы НПЗ.

В худшем положении оказались малые и средние компании, а также компании с высокой долговой нагрузкой, поскольку у них запас прочности самый низкий. Наиболее уверенно себя будут чувствовать – и это предсказуемо – компании с высокой маржинальностью, хорошим контролем затрат и подушкой финансовой безопасности, а также, разумеется, все компании с госучастием.

Колоссальные объемы необходимого сокращения поднимают сложнейший вопрос о том, как провести его с наименьшими потерями для будущей добычи, для компаний и для бюджета и сделать это быстро. Уже можно предполагать, что потребуется экстренная адаптация или временное замораживание существующего регуляторного режима в части требований по выполнению лицензионных обязательств компаний, налогообложения при простое скважин и выводе их из эксплуатационного фонда на консервацию и т.д.

Для России сложившаяся на нефтяном рынке ситуация означает радикальное сокращение доходов от экспорта – как выручки компаний, так и бюджетных поступлений. Проведенные расчеты демонстрируют, что даже в самом оптимистичном сценарии доходы от экспорта нефти снизятся в два с половиной раза по сравнению с докризисным уровнем. Однако вполне возможны и более негативные сценарии с падением доходов бюджета в 4–10 раз в 2020 году.

Пессимистический сценарий, подразумевающий снижение мирового спроса на 11 млн барр/сут. и несоблюдение квот на добычу, может привести российскую нефтяную отрасль к порогу безубыточности для действующих проектов и практически лишить бюджет поступлений от НДПИ и экспортной пошлины.

Газовая отрасль

Потребление природного газа зависит от общих показателей экономической активности, темпов роста промышленного производства и от межтопливной конкуренции в секторе электроэнергетики (прежде всего, с углем и с ВИЭ на отдельных рынках). Обычно оно демонстрирует несколько меньшую эластичность по ВВП, чем спрос на нефтепродукты. Особенно это различие проявляется в текущем кризисе, когда в первую очередь от карантинных мер пострадал транспортный сектор, в котором доля газа мала, а спрос со стороны домохозяйств, напротив, даже несколько вырос в связи с самоизоляцией. Спрос на газ по-разному реагирует на кризис в различных секторах:

• снижается в промышленности и коммерческом секторе из-за ухода части потребителей на карантин;
• вслед за электропотреблением сокращается в секторе электроэнергетики (хотя здесь очень многое зависит от особенностей национального регулирования и структуры установленной мощности);
• растет в домохозяйствах вслед за переходом людей на удаленный режим работы и учебы – в первую очередь на нужды отопления и приготовления пищи.

При этом влияние карантина на газовую отрасль неоднородно из-за разного профиля и структуры потребления газа в различных странах и регионах. В Китае, например, свыше 40% потребляемого газа приходится на промышленность, включая химическую. Немногим более 20% – это электрогенерация, оставшиеся примерно 36% – коммунально-бытовой и транспортный сектора. В Европе несколько другая структура потребления газа: на промышленность приходится порядка четверти потребляемых объемов газа, а бóльшая часть – это тепло- и электрогенерация.

Согласно китайской статистике, за первые два месяца 2020 года промышленное производство снизилось на 14%, а выпуск продукции в химической промышленности – на 21%. В Китае пострадали целевые для природного газа сектора. В Европе, скорее, можно говорить об изменении привычной модели поведения потребителей, вынужденных находиться дома, где им все равно понадобятся тепло и электроэнергия, произведенные на газовых электростанциях. Однако закрытие офисов и промышленных площадок, конечно, тоже оказывает влияние на спрос на газ и в европейских странах, просто не такое значительное.

Влияние происходящих изменений в конъюнктуре мировых газовых рынков на российский экспорт газа уже заметно. В марте в РФ, по данным ЦДУ ТЭК, было добыто 59,4 млрд м³ газа, что на 12,3% меньше, чем в том же месяце прошлого года. В апреле объем добычи составил 55,14 млрд м³, снизившись на 14,3% относительно того же месяца прошлого года. По сравнению с январем-апрелем прошлого года добыча уменьшилась на 8% и составила 240,55 млрд м³.

Экспорт «Газпрома» в Европу год к году снижается с января и находится сейчас на минимальных значениях с 2015 года. Поэтому можно предполагать, что основная часть упомянутого сокращения добычи обусловлена именно снижением экспорта.

С учетом результатов I квартала 2020 года и происходящего в странах Европы сокращения спроса по итогам года можно ожидать снижения поставок российского трубопроводного газа в Европу на 20–30 млрд м³ (в зависимости от сценария). Кроме того, эти поставки придется осуществлять в условиях значительного падения цены реализации газа.

Перенасыщенность рынка в сочетании с окончанием отопительного сезона и продолжающимся карантином будут оказывать дополнительное давление на цены газа в Европе. При этом пока цены по долгосрочным контрактам «Газпрома» превышают цены на европейских хабах. Низкие цены на нефть начнут играть в плюс концерну только начиная с поздней осени, когда долгосрочные контракты с нефтепродуктовой индексацией отразят нынешнее падение нефтяных котировок и газ «Газпрома» станет более конкурентоспособным. До той поры клиенты могут продолжать выбирать дешевый газ со спотового рынка.

Но и влияние подешевевшей нефти на конкурентоспособность поставок «Газпрома» будет ограниченным, ведь уже свыше 60% объемов по контрактам привязаны к котировкам хабов. Сочетание уменьшения объемов и низких цен экспорта неизбежно приведет к падению выручки от экспорта и доходов бюджета. Конечно, на фоне ожидаемого падения выручки от нефтяного экспорта это не такие значительные цифры. Тем не менее для предприятий самой отрасли это будет означать необходимость режима жесткой экономии и сокращения инвестиций. А это, в свою очередь, неизбежно отразится через мультипликативные механизмы на смежных отраслях.

Влияние коронавируса на внутренний спрос на газ в России еще только предстоит оценить, пока статистика недоступна. Кроме того, ее придется очищать от погодного фактора: сложно будет определить, в какой мере сокращение спроса вызвано влиянием коронакризиса, а в какой – аномально теплой температурой в марте (только в Москве было побито пять температурных рекордов). В любом случае, как показывает опыт предыдущих кризисов 2008–2009 и 2014 годов, падение ВВП на 5–8% ведет к снижению внутреннего спроса на газ на 5–6%.

Интересно, что в силу особенностей регулирования внутренних цен на газ они сейчас оказываются более привлекательными для производителей, чем экспортные нетбэки (после уплаты экспортной пошлины и затрат на транспортировку). В связи с этим можно ожидать, с одной стороны, ужесточения конкуренции за наиболее прибыльных промышленных потребителей на внутреннем рынке. А с другой стороны – усиления давления этих потребителей на государство с требованиями пересмотра внутренних цен и приведения внутренних нетбэков в соответствие с европейскими для обеспечения конкурентоспособности национальной промышленности.

Электроэнергетика и теплоснабжение

В период коронакризиса жизнеобеспечивающая роль электроэнергетики и теплоснабжения проявляется особенно ярко. Электроэнергия необходима и для видеозвонков, и для удаленного обучения детей, и для больниц, и для дата-центров. В связи с этим спрос на электроэнергию и тепло демонстрирует меньшую эластичность по ВВП, чем спрос на газ или нефтепродукты. Тем не менее влияние кризиса в этом секторе тоже очень заметно. В изменении спроса на электроэнергию (подобно спросу на газ) в различных секторах проявляются разные тенденции:

• снижение потребления электроэнергии в промышленности, транспортном и коммерческом секторах из-за ухода части потребителей на карантин (закрытия предприятий малого и среднего бизнеса в ритейле, секторе услуг, уменьшения загрузки электротранспорта, частичного ограничения работы промышленности и т.д.);
• некоторое увеличение потребления электроэнергии в домохозяйствах и изменение суточного графика нагрузки вслед за переходом людей на удаленный режим работы и учебы.

В Китае, с которого началось распространение коронавируса, совокупное снижение потребления электроэнергии в январе-феврале 2020 года достигло 7,8%, а наибольший вклад внесли текстильное производство (минус 30%) и машиностроение (минус 21%). При этом степень снижения электропотребления зависит от жесткости и продолжительности карантина. Так, по данным Wood Mackenzie, в китайской провинции Хубей, которая была эпицентром заболевания и испытала самые строгие карантинные меры еще в январе-феврале 2020 года, пиковая нагрузка в конце января была на 21% ниже планируемой.

В Европе наблюдаются аналогичные показатели – до 30–40% падения спроса на пике в Италии и Испании, после которого спрос восстанавливается. Максимальное снижение электропотребления в Европе зафиксировано в Италии, Франции и Великобритании, в то время как в странах Скандинавии, не вводивших жесткого карантина, был отмечен даже небольшой рост спроса.

При этом карантин в Европе имел заметное стимулирующее воздействие на спрос на тепловую энергию. По данным tado GmbH, потребление тепловой энергии в домохозяйствах в Германии в марте 2020 года выросло на 9% по сравнению с прошлым годом, во Франции – на 13%, а в Италии и Испании – на 41–42%. Исследование проведено по выборке из примерно 100 тыс. домохозяйств в Европе. Основная причина этого тренда – пребывание людей в домах и широкая возможность регулирования теплоснабжения (увеличения температуры во время присутствия людей в домах и наоборот).

В США, по оценкам EIA, коронакризис приведет к снижению спроса на электроэнергию в целом на 3% в 2020 году. При этом основной спад придется на коммерческий сектор (на 4,7%) и на промышленность (на 4,2%), а в домохозяйствах электропотребление снизится лишь на 0,8%.

Интересно, что переход людей на удаленный режим работы, из домов и квартир, меняет суточный график электрической нагрузки. Его форма меняется на характерную для выходных дней – появляется дополнительный дневной пик, нагрузка становится более равномерной в течение дня. И, что более важно, повышаются требования к надежности распределительных сетей, в том числе в пригородах. Если до коронакризиса около 3,6% американцев работали дома, то во время карантина их доля может достичь 56%, по данным Global Workplace Analytics.

Давление на спрос на электроэнергию, связанное с карантином, продлится в течение нескольких месяцев. Более долгосрочные тренды изменения будут зависеть от скорости восстановления экономической активности.

В России в течение первой недели апреля, по данным СО ЕЭС, среднее снижение электропотребления составило 6–7%, а в течение второй недели – 3,2%. Максимальное снижение, по оценкам Bruegel, было достигнуто в первые дни апреля в энергосистемах европейской части России (ОЭС Центра, ОЭС Волги, ОЭС Юга) – до 15–19%, но к середине апреля оно сократилось до 3–7%. ОЭС Сибири и Дальнего Востока к середине мая не показали существенных изменений в потреблении электроэнергии.

Вообще, в России карантинные мероприятия начались в конце марта – начале апреля. Поэтому в соответствии с практикой, сложившейся в других странах, снижение спроса на электроэнергию будет углубляться в дальнейшем, а темпы его восстановления будут зависеть от экономической активности.

Учитывая стратегическую важность нефтегазового сектора для российской экономики, падение цен на нефть может привести к большему ущербу для экономического роста, чем в странах Европы или США, что также негативно отразится на динамике спроса на электроэнергию. Сокращение добычи нефти (в связи с договоренностями в рамках ОПЕК+) приведет к уменьшению спроса на электроэнергию в соответствующих российских регионах (например ХМАО).

Рост спроса на тепловую энергию из-за пребывания людей дома вряд ли случится – в отличие от Европы, в России жилой фонд состоит в основном из многоквартирных домов, получающих тепловую энергию от централизованных источников. Такая система изначально слабо приспособлена к регулированию потребления тепловой энергии в зависимости от пожеланий жильцов конкретной квартиры. Поэтому пустая квартира потребляет столько же тепла, сколько и перенаселенная.

В структуре производства электроэнергии в России вряд ли произойдут существенные изменения: в энергобалансе в целом доминирует природный газ, цена на который регулируется государством. В энергосистеме Сибири возможен эффект увеличения доли ВИЭ (крупных ГЭС) по мере снижения спроса. Но, как упоминалось выше, пока спрос не уменьшился.

Влияние на цены электроэнергии в России не столь существенно, как в Европе (в которой цены в течение I квартала 2020 года упали более чем вдвое). Низкая эластичность цены электроэнергии в России объясняется тремя главными причинами:

· в структуре цены электроэнергии для конечного потребителя велика доля платежей, не зависящих от спроса, в первую очередь, инвестиционных надбавок (возврат инвестиций в проекты сооружения электростанций разных типов);

· цены электроэнергии для населения и тарифы на передачу электроэнергии регулируются государством;

· цены на основной энергоресурс для производства электроэнергии и тепловой энергии в России – природный газ – также регулируются государством, а доля его свободной закупки на бирже незначительна.

Основная угроза как операционной, так и инвестиционной деятельности энергокомпаний – риск резкого снижения выручки. Причем не столько из-за сокращения потребления электроэнергии, сколько из-за роста неплатежей, обусловленных падением доходов у бизнеса и населения и ограниченной возможностью применять санкции к неплательщикам. Правительство РФ 2 апреля 2020 года приняло Постановление №424, освобождающее часть потребителей коммунальных услуг (в том числе электроэнергии и тепловой энергии) от штрафов за просрочку платежей до конца года. Поскольку эту меру предлагается применять без адресного подхода к каждому потребителю, она может быть воспринята широкими группами клиентов энергокомпаний как сигнал о допустимости полной приостановке платежей за электрическую и тепловую энергию. В этом случае можно ожидать резкого роста задолженности, которая еще по состоянию на декабрь 2019 года только на оптовом рынке достигала 76,5 млрд рублей.

В первой половине апреля 2020 года несколько энергокомпаний заявили о подтверждении этого предположения. Так, компания МОЭК сообщила об ухудшении платежной дисциплины по всем группам потребителей, по некоторым из них – до 50%. По данным ПАО «Т Плюс», собираемость с потребителей по счетам за электрическую и тепловую энергию снизилась в целом по компании на 46%. Сибирская генерирующая компания оценивает падение платежей за тепловую энергию по отдельным группам потребителей до 40% (кроме населения).

По оценке Ассоциации «Совет производителей энергии», платежи за коммунальные услуги электро- и теплоснабжения только во II квартале 2020 года могут снизиться до 20% от начислений, а за весь год в целом – до 50%. Возможно, здесь сыграла роль аномально теплая зима (по данным Росгидромета, 2019 год стал рекордно теплым в России за всю историю наблюдений), но рост неплатежей создает долгосрочную угрозу.

Долгосрочные последствия коронакризиса для российской электроэнергетики могут оказаться очень серьезными. В инвестиционной деятельности в электроэнергетике и теплоснабжении точно потребуются значительные изменения. Все имеющиеся масштабные долгосрочные инвестиционные программы (строительство новых и модернизация тепловых, атомных, гидро-, ветряных и солнечных электростанций, инвестпрограммы сетевых компаний, планы сооружения и модернизации генерации на Дальнем Востоке, в Калининградской области и Крыму) планировались исходя из устойчивого увеличения спроса на электроэнергию и экономического роста 1–3% в год. На эти показатели ориентированы и сроки ввода новых энергообъектов, и механизмы возврата инвестиций энергокомпаниям.

В новых условиях сохранение инвестпрограмм в первоначальном виде может привести к чрезмерной нагрузке на потребителей электроэнергии и росту цен выше инфляции, что противоречит политике государства, направленной на сдерживание цен на электроэнергию и поддержку экономики в условиях коронакризиса. Пересмотр инвестпрограмм и отдельных проектов, находящихся в развитых стадиях реализации (строительство, поставка оборудования, пусконаладка), создаст угрозу потери сделанных инвестиций для энергокомпаний, их кредиторов и подрядчиков.

В случае если сокращение инвестпрограмм не поможет энергокомпаниям компенсировать падение выручки, вероятной становится даже оптимизация ремонтных программ. Эта проблема особенно актуальна и опасна для небольших теплоснабжающих организаций – состояние их финансов и активов и до коронакризиса было нестабильным. Риск учащения аварийных ситуаций в системах теплоснабжения в небольших городах зимой 2020–2021 годов становится все более реальным.

В более долгосрочной перспективе в России, где (в отличие от Евросоюза) ключевым приоритетом государственной энергополитики является не декарбонизация, а ограничение динамики роста цены на электроэнергию на уровне темпов инфляции, существенных изменений в энергобалансе пока не предвидится. Вероятным сценарием становится просто сокращение инвестпрограмм большинства энергокомпаний в условиях падения выручки и роста неплатежей.

Судьба энергетического перехода

Может создаться впечатление, что падение цен на нефтяных, газовых и угольных рынках системно повысит экономическую привлекательность ископаемых топлив по сравнению с низкоуглеродными аналогами (электроэнергия и синтетические топлива на транспорте, ВИЭ в электроэнергетике и теплоснабжении и т.д., синтетическое топливо типа биометана или водорода, технологии улавливания, хранения и использования СО₂ и т.д.), уменьшит потребность в энергоэффективности и, в конечном счете, затормозит или остановит энергетический переход.

Но такой затормаживающий эффект коронакризиса может оказаться краткосрочным и локальным. Более того, в конечном счете энергетический переход имеет все шансы ускориться.

Во-первых, задачу снижения выбросов парниковых газов в атмосферу (декарбонизацию) никто не отменял – соответствующие обязательства взяли на себя не только почти все государства мира, но и десятки тысяч городов, инвесторов, страховщиков и компаний (в том числе нефтегазовых). Выбросы СО₂ при использовании угля, нефти или газа никак не зависят от цен на них.

Во-вторых, дополнительный импульс во время коронакризиса получает децентрализация энергетики (второй важный драйвер энергоперехода). Ведь сотни миллионов людей по всему миру перешли на удаленную работу, создавая спрос на решения в области чистой и гибкой энергетики для домохозяйств. Цифровизация (третий важный драйвер) в новых условиях вообще становится фактором выживания для многих бизнесов.

Кроме того, все чаще со стороны правительств и международных организаций звучат призывы к восстановлению экономики после коронакризиса именно за счет низкоуглеродного развития. В этом случае можно не только восстановить экономику и быстро создать рабочие места, но и придать ей дополнительный стимул в соответствии со стратегическими приоритетами. А нестабильность нефтяного рынка усиливает конкурентные позиции ВИЭ, привлекая все большее внимание инвесторов.

В этих условиях российский нефтегазовый сектор должен задуматься о перспективах реструктуризации отрасли и интеграции углеводородов в «зеленую» повестку. Такой сценарий создает новые вызовы, но одновременно и возможности для стран, богатых углеводородами, – таких как Россия. И здесь особую роль может сыграть растущий тренд на декарбонизацию нефти и газа и ужесточение требований со стороны покупателей к углеродному следу ископаемых топлив.