Как COVID-19 меняет скорость энергетического перехода

Теперь, однако, все ставки обнулились. COVID-19 спутал стратегические и экономические расчеты многих стран. В любой отдельно взятой стране интенсивность распространения пандемии в сочетании с возможностями государства по сдерживанию вируса и экономическими последствиями такого сдерживания влияют на форму и структуру содержательных мер экономического стимулирования. А отдельные аспекты таких решений по стимулированию, в свою очередь, могут влиять на скорость и энергетического перехода отдельных стран довольно неожиданным образом.

Чтобы понять, каким образом пандемия может повлиять на энергопереход отдельных стран, на примере отдельных регионов BCG проанализировала, какие последствия мер стимулирования (еще не до конца прояснившиеся), принятых в условиях пандемии COVID-19, могут иметь для энергетической отрасли. Мы выяснили, что в то время как Европа непременно продолжает двигаться в «зеленом» направлении, некоторые особенно пострадавшие страны в Латинской Америке, Южной Азии и Африке скорее всего окажутся настолько ослаблены пандемией, что их способность реализовывать энергопереход будет сильно ограничена. При этом неожиданным наблюдением стало то, что после пандемии темпы энергетического перехода — в особенности освоения возобновляемых источников энергии и электрификации транспорта — могут наоборот даже ускориться в некоторых странах Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии.

Этот вывод подтверждается рядом факторов.

Во-первых, системы здравоохранения и экономика многих наиболее развитых стран Азии — в том числе Китая, Японии, Южной Кореи, Малайзии и Сингапура — сравнительно мало пострадали от пандемии COVID-19. Как следствие, у них есть все, что нужно для осуществления значительных инвестиций в энергетическую инфраструктуру — необходимое условие энергетического перехода. Во-вторых, они больше всех выиграют, переключившись на генерацию энергии из возобновляемых источников и на электрификацию энергопотребления, особенно в транспортной отрасли за счет электромобилей. И, в-третьих, уже принятые этими азиатскими странами меры стимулирования и проведенные ими реформы, хотя на первый взгляд они направлены на поддержание на плаву национальной промышленности, с высокой вероятностью ускорят также и энергетический переход.

Если такой сдвиг произойдет, нефтегазовым компаниям придется пересмотреть свои инвестиционные и производственные планы, чтобы не потерять ориентиры в мире, где Азия в предстоящие годы более не будет являться для них мощным локомотивом роста, как они ранее рассчитывали. В частности, этот сдвиг может ускорить прохождение пика спроса на нефть и повысить неопределенность в отрасли, где она и без того наблюдается. По нашим расчетам, только в Китае и Южной Корее меры, заявленные в качестве ответа на пандемию COVID-19, могут привести к значительному снижению спроса на нефть — снижение может составить до 3 миллионов баррелей в сутки в 2040 году[1].

Хотя компании, которые ожидали устойчивого роста спроса на нефть и газ в Азии, могут счесть этот потенциальный тренд проблемой, он создаст новые возможности для инвестиций в низкоуглеродистые источники энергии. В любом случае энергетическим компаниям всего мира потребуется переоценить свои позиции на рынках в свете последствий пандемии COVID-19, связанных с нею мер государственной политики и, в итоге, темпов будущего энергетического перехода.

Уроки предыдущего кризиса

Если взглянуть назад, на глобальную рецессию 2007–2009 годов, мы увидим, насколько сильно может ответ государства на экономический кризис отразиться на траектории развития энергетической отрасли, в основном из-за тесного переплетения энергетической инфраструктуры с промышленной политикой и экономическими показателями. Тогда множество стран ввели в действие программы стимулирования «зеленой» экономики, рассудив, что если развитию возобновляемых источников энергии будет уделяться больше внимания, это может в краткосрочной перспективе подстегнуть экономический рост, одновременно обеспечивая долгосрочные конкурентные преимущества. (см. рисунок 1.)

Опасения в отношении изменения климата были не единственным мотивом, лежавшим в основе подобных мер, направленных на приближение энергетического перехода. Правительства США и стран Европы направляли немалую часть выделенных на стимулирование экономики средств в возобновляемые источники энергии, в том числе c целью создания новых рабочих мест при строительстве и монтаже, и производстве соответствующих объектов и технологий. В США займы, гранты и налоговые льготы помогли запустить рост мощностей солнечной энергетики, темпы которого составляли в среднем 50% в год на протяжении прошлого десятилетия и привлекли в проекты солнечной энергетики десятки миллиардов долларов частных инвестиций. Сходным образом и в Европе прямые стимулирующие инвестиции в программы развития морской ветрогенерации и выплаты субсидий поставщикам электроэнергии, вырабатываемой ветроэлектростанциями, сделали возможным рост мощностей на 1000% с 2009 года и помогли Европе стать мировым лидером по использованию энергии ветра.

В странах Северо-Восточной Азии политика стимулирования развития возобновляемых источников энергии, напротив, строилась вокруг повышения глобальной конкурентоспособности экономики этих стран во всем, что касается производства и экспорта. Например, приоритет «зеленой производственной политики» в Китае, Южной Корее и Японии позволил этим странам выстроить более эффективные и менее затратные цепочки снабжения в фотоэлектрических и аккумуляторных технологиях, и благодаря этому фирмы этих стран закрепились на позициях международных лидеров в данных сферах. Субсидии китайским производителям солнечных панелей позволили нарастить собственное их производство более чем на 100%, и это привело к резкому снижению себестоимости и росту продаж во всем мире.

Похожая история успеха имела место и в Южной Корее в отношении аккумуляторных технологий. Отчасти благодаря государственной поддержке корейские фирмы сегодня являются лидерами мирового рынка литий-ионных батарей и сыграли ключевую роль в исследованиях, направленных на снижение себестоимости аккумуляторов электромобилей; благодаря этому цены на электромобили начали приближаться к автомобилям с двигателями внутреннего сгорания (ДВС).

Отличается ли ситуация с COVID-19?

На первый взгляд пандемия COVID-19 может показаться настолько несхожей с рецессией 2007-2009 годов, что и ее влияние на энергетический переход должно быть совсем иным. Во время прошлого кризиса очевидная цель правительств заключалась в стимулировании и поддержании новых видов экономической активности. Однако в нынешней пандемии основная сложность для правительств заключается в преодолении кризиса здравоохранения с одновременной минимизацией последствий беспрецедентного краткосрочного всплеска безработицы. Кроме того, правительства сейчас более ограничены в своих возможностях, поскольку им приходится покрывать огромные расходы на медицину и социальное обеспечение, одновременно готовясь к существенному сокращению налоговых поступлений. Коротко говоря, ответные меры налогово-бюджетной политики в условиях пандемии COVID-19 в меньшей степени ориентированы на то, чтобы дать толчок развитию новых форм экономической активности, и в большей — на удержание на плаву тонущих элементов экономики.

И все же, несмотря на вполне очевидные различия между днем сегодняшним и ситуацией 12-летней давности, многие меры стимулирования, применяемые в условиях пандемии, могут ускорить энергетический переход. Хотя пандемия коронавируса затронула практически все регионы мира, ее последствия для бюджетов и экономик разных стран сильно различаются от региона к региону. Кроме того, возобновляемые источники энергии, аккумуляторы и электрификация энергопотребления стали самостоятельными движущими силами экономического роста в некоторых регионах — как следствие, эти секторы обеспечивают привлекательные альтернативы для дальнейшего разгона экономической активности тем правительствам, чьи бюджеты имеют запас прочности, необходимый для того, чтобы воспользоваться этими возможностями.

Чтобы понять, как реакция правительств на пандемию COVID-19 может повлиять на энергетический переход в соответствующих странах, мы оценили 35 стран по четырем различным аспектам:

- Влияние пандемии на систему здравоохранения, общество и экономику. Чем сильнее страна пострадала от пандемии, тем с меньшей вероятностью ее правительство и бизнес смогут сосредоточиться на изменении ее энергетической инфраструктуры. Энергетический переход требует стабильности социально-экономических условий, позволяющей эффективно размещать значительные объемы капитала.

- Способность реагировать. Поскольку инвестиции и бюджетная поддержка новых энергетических технологий обходятся дорого, они реализуемы на практике только в тех случаях, когда и у государств, и у ключевых участников энергетического сектора — включая крупнейшие энергетические и национальные нефтяные компании — все сравнительно благополучно с финансами и есть доступ к нормально функционирующим рынкам капитала.

- Стимулы к смене курса. Если страны видят, что изменение структуры источников энергии и поддержка низкоуглеродных альтернатив несут с собой более ощутимые экономические выгоды и возможности повышения конкурентоспособности, они с большей вероятностью будут осваивать эту стратегию или продолжать придерживаться ее даже в сложные периоды.

- Ранние индикаторы. Первые меры стимулирования в ответ на пандемию и прочие изменения могут кое-что рассказать о будущей траектории энергетического перехода, по мере того как мир выходит из кризисного режима и экономика начинает восстанавливаться.

Какие регионы выделяются?

Применив этот четырехэлементный подход для оценки стран «большой двадцатки» и прочих крупных развивающихся рынков, мы выяснили, что наибольшая вероятность ускорения сдвига в сторону возобновляемых источников энергии и электрификации энергопотребления наблюдается в Европе, а также в различных странах Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии. Эти регионы сравнительно хорошо перенесли пандемию COVID-19 — если смотреть на это с точки зрения последствий для систем здравоохранения, социального обеспечения и экономики — и их бюджеты достаточно устойчивы для того, чтобы принять оригинальные и ориентированные на перспективу планы стимулирования экономики в условиях пандемии. (см. рисунок 2.) В мировых масштабах в число лидеров по обоим этим критериям входят Южная Корея, Германия, Япония и Китай.

Оперативно справившись с медицинскими аспектами пандемии COVID-19, эти страны обеспечили себе возможность плотнее заняться порождаемыми пандемией экономическими проблемами. Таким образом, последствия пандемии коронавируса для ВВП и рынков капитала этих стран оказались несколько сглаженными и в меньшей степени отразились на финансовом благополучии как государственного, так и частного сектора. Более того, государственный и частный сектор этих стран, как правило, отличается большей кредитоспособностью, поскольку проценты по государственным займам здесь сравнительно низкие, а рейтинги корпоративных облигаций — высокие. Благодаря этим преимуществам правительства и участники энергетического сектора могут свободнее вкладывать средства в стратегии инноваций и роста.

Для европейских стран в продвижении инноваций, приближающих энергетический переход, нет ничего нового. Однако поскольку их экономика переживает пандемию сравнительно благополучно, они сейчас находятся в наиболее выгодном положении, чтобы продолжить переход на возобновляемые источники энергии. Итак, притом, что «Зеленый курс» Европейской Комиссии — целью которого заявлено сокращение выбросов углерода в еврозоне на 50% к 2030 году (относительно уровней 1990 года) достижения нулевых нетто выбросов углерода к 2050 году — и меры стимулирования «зеленой экономики» имеют весомый практический эффект, они одновременно свидетельствуют и об углублении поддержки курсов, призванных вывести регион на низкоуглеродный путь развития.

В странах Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии ситуация иная. Многие из этих стран медлили с освоением возобновляемых источников энергии, и ожидалось, что они еще долгие годы будут полностью зависимыми от нефти, природного газа и угля. И все же для многих азиатских стран меры по ускорению энергетического перехода могут оказаться очень выгодными.

С одной стороны, их энергоемкость — количество энергии, потребляемое на единицу произведенной продукции — весьма высока, в основном потому, что промышленность составляет столь значительную долю их экономики, особенно в Китае, Южной Корее и Вьетнаме. Причем эти страны в большей степени по сравнению со многими другими регионами зависят от импорта ископаемого топлива как источника удовлетворения их потребностей в энергоносителях. (см. рисунок 3.) Как следствие, любой сдвиг в сторону внутреннего производства энергии из возобновляемых источников одновременно повысил бы энергоэффективность этих стран и укрепил их платежные балансы.

Еще одним важным соображением является то, что в последние годы энергия из возобновляемых источников стала более конкурентоспособной в этом регионе с точки зрения себестоимости. В Китае солнечная и ветряная генерация сегодня обходится дешевле угольной при приведении к сопоставимым уровням, т.е. через измерение средней чистой приведенной себестоимости электрогенерации на протяжении срока службы электростанции; в Южной Корее и Японии эти виды энергии стремительно приближаются к паритету с углем. (см. рисунок 4.)

Снижающаяся себестоимость энергии из возобновляемых источников, вкупе с энергоемкостью экономики многих азиатских стран и их зависимостью от импорта создает значимый стимул для рассмотрения возможностей скорейшего перехода на возобновляемые источники в энергетическом секторе.

Азиатская стратегия в отношении электромобилей

У правительств азиатских стран есть логические основания для ускорения энергетического перехода, но пути, которые они для этого выбирают, могут отличаться от тех, которыми следуют другие регионы, или от использовавшихся в прошлую рецессию. В частности, центром формирующейся на этот раз стратегии являются, судя по всему, электромобили (ЭМ).

На сегодняшний день из более чем $600 млрд, выделенных всеми странами мира на меры стимулирования «зеленой» экономики, на долю Китая приходится $200 млрд, а на долю Южной Кореи — $60 млрд. Одним из наивысших приоритетов таких мер стимулирования является продвижение инноваций и освоение технологий ЭМ. (см. рисунок 5.)

Например, одной из отличительных особенностей китайского пакета мер стимулирования является финансирование проектов, направленных на 50-процентное расширение инфраструктуры зарядки ЭМ, а также на увеличение пропускной способности и надежности энергосети, что должно поспособствовать ускорению роста рынка ЭМ. В Южной Корее в рамках так называемого «3еленого нового курса» выделяются средства на инновации в индустрии производства ЭМ и аккумуляторов.

Помимо мер стимулирования в виде бюджетного финансирования инноваций и инфраструктуры азиатские правительства используют и иные подходы для ускоренного освоения ЭМ. Например, Южная Корея расширила свою программу субсидирования ЭМ и повысила целевые показатели освоения ЭМ и автомобилей на водородном топливе на 2025 год. Китай также расширил программу субсидирования ЭМ и объявил о новой программе «деньги за автохлам», рассчитывая таким образом повысить привлекательность перехода на новый вид транспорта. В феврале, незадолго до начала пандемии, Сингапур объявил о намерении постепенно вывести из обращения автомобили с ДВС к 2040 году, а также ввести новые субсидии на продажу ЭМ и развитие сети зарядных станций. После пандемии Сингапур подтвердил свое намерение следовать этой политике.

Тот факт, что многие крупные азиатские страны уделяют ЭМ первоочередное внимание, отчасти отражает их заинтересованность в выходе на стремительно растущий глобальный рынок ЭМ. Стоимость ЭМ в последние годы уже начала активно снижаться, и по прогнозам BCG полная стоимость владения ЭМ во многих странах может оказаться ниже аналогичного параметра автомобилей с ДВС уже к середине 2020-х годов. Те OEM-производители и поставщики компонентов в автомобильной отрасли, которые смогут закрепиться на этом рынке сейчас, окажутся в удобном положении, чтобы воспользоваться стремительным ростом рынка в предстоящие годы. Хотя на долю ЭМ приходится всего 1% регистрируемых в мире автомобилей, они образуют самый быстрорастущий сегмент автомобильного рынка с темпами годового прироста 40%. Для зависимых от экспорта азиатских стран направление бюджетных средств, выделяемых для стимулирования экономики в условиях пандемии, на дальнейшее укрепление их позиций на мировом рынке ЭМ, выглядит беспроигрышной возможностью.

Последствия для Азии

С макроэкономической точки зрения наиболее тревожным для энергетической отрасли выводом из нашего анализа является потенциальное ускорение электрификации транспорта в Азии. Эта перемена может значительным образом отразиться на будущей траектории спроса на нефть. Ранее Международное энергетическое агентство прогнозировало, что на Азиатско-Тихоокеанский регион придется около 80% прироста спроса на нефть (7,6 млн баррелей) до 2040 года, причем только Китай будет ответственен за более чем треть этого прироста потребления нефти. Эта оценка предполагала, что ЭМ в Азии не станут доминирующим видом транспорта до 2030-х годов. Однако если ЭМ станут мейнстримом еще до конца этого десятилетия, мировой пик спроса на нефть будет пройден значительно раньше. Действительно, как следует из нашего анализа, меры, принятые только Китаем и Южной Кореей после пандемии COVID-19, могут привести к значительному снижению спроса на нефть — такое снижение может составить до 3 миллионов баррелей в сутки в 2040 году.

В то же время рост спроса на природный газ, движущей силой которого, как ожидалось, тоже должны стать азиатские рынки, может оказаться гораздо скромнее с учетом развития ветряной и солнечной энергетики в этом регионе, подстегиваемого повышенным вниманием к генерации из возобновляемых источников и аккумуляторным технологиям. Спрос на уголь, с другой стороны, может оказаться стабильнее, если меры стимулирования не будут содержать оговорок, направленных на общее снижение выбросов парниковых газов. Уголь в этом регионе дешевле природного газа и, вероятно, дольше сможет оставаться более конкурентоспособным в сравнении с возобновляемыми источниками энергии, но только до того момента как не введут плату за СО2 – Китай уже частично ввел и планирует расширять эту программу. Тем не менее Китай и Япония заявили о намерениях продолжить реализацию планов по вводу новых объектов угольной генерации. Соответственно, в этом десятилетии уголь плюс ВИЭ вполне могут стать наиболее быстро растущими источниками генерации энергии в этом регионе.